Сегодня вновь стал актуальным вопрос новых религиозных движений в России. Это связано с целым рядом событий. Большую информационную «волну» поднял арест основателя Церкви последнего завета Сергея Торопа (Виссариона) и его ближайшего окружения 22 сентября, а также дальнейшее развитие этого события. Другой резонансной темой, последовавшей за уголовным делом в отношении настоятеля храма Летающего Макаронного монстра и гражданского активиста в Нижнем Новгороде Михаила Иосилевича по статье 284.1 УК РФ («Участие в деятельности нежелательной организации»), стало самосожжение. Главный редактор нижегородского портала KozaPress Ирина Славинасовершила акт самосожжения у здания главного управления МВД по Нижегородской области. В своей смерти она попросила винить Российскую Федерацию.Накануне Славина сообщила, что у нее дома прошел обыск по уголовному делу Иосилевича. Главред KozaPress проходила по делу в качестве свидетеля.
Одновременно с этими громкими информационными поводами комитет Государственной Думы по развитию гражданского общества, вопросам общественных и религиозных объединений предложил законопроект «О внесении изменений в Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях»». Помимо прочего, законопроект предусматривает, что те священнослужители и лица из числа «персонала религиозных организаций», которые получили образование в зарубежных духовных образовательных организациях, должны пройти специальную аттестацию, если хотят заниматься преподавательской и религиозной деятельностью на территории России. На данном этапе эти поправки поддержала только Русская православная церковь.
В этой связи возникает много вопросов, разобраться в которых специалистам Центра профилактики религиозного и этнического экстремизма в образовательных организациях Российской Федерации помогла доктор философских наук, главный научный сотрудник Научно-исследовательского центра религиоведческих и этнополитических исследований Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина Татьяна Сергеевна Пронина.
В первую очередь в процессе интервью мы попытались разобраться в государственной политике в отношении новых религиозных движений и регулировании их деятельности. Работа правоохранительных органов в этой области освещаются множеством источников. В связи с этим не может не возникнуть вопрос: является ли эта работа претворением в жизнь продуманной государственной политики или же она рождается в результате стечения обстоятельств и точечных решений на региональном уровне?
Прежде чем ответить на вопрос, эксперт отметила, что проблемы в работе с новыми религиозными движениями (далее — НРД) начинаются с терминологии.
«Больше всего, конечно претензий к термину «новый». Какие движенияможно отнести к новым, в каком контексте их следует считать новыми. Моя позиция здесь такова: религиозные новации есть во всех религиях. Дихотомическое разделение религий на «традиционные» и «новые» не самая лучшая типология. Не самая эффективная в религиоведческой работе, о чем говорят европейские исследователи уже с середины XX века.Что касается новизны религий, то я для себя приняла решение, что даже современное православие новое. Религия, для того чтобы быть живой, должна соответствовать существующему современному социокультурному контексту. Значит все религии в той или иной степени новые. Однако какую-то типологизацию здесь мы все равно можем провести. Например, появившиеся недавно в регионе. Какое-то время оправданно говорить, что появились новые религиозные направления»
Эксперт также добавила, что проблемы терминологии существуют не только в научном и исследовательском дискурсе, но также на уровне законотворчества. Так, в правовом контексте отсутствует термин НРД, правоведы его не используют и юридического статуса у него нет. Кроме того, в законодательстве отсутствует ранжирование религий.
«Если говорить о государственной политике в отношении НРД, то с учетом вышесказанного, я считаю, что такой политики по определению нет. Безусловно в законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» есть преамбула, что государство учитывает исторический и культурный вклад христианства, буддизма, ислама, иудаизма в историю и культуру России. Однако мы с вами понимаем, что даже христианство, это не монолит, это не гомогенное сообщество, а это разнообразие конфессий. Например, тот же протестантизм – это бесконечное разнообразие деноминаций»
Эксперт обратила внимание на то, что и далее в законе или в Конституции РФ не предполагается какого бы то ни было ранжирования религий, в том числе в статьях, которые конкретизируют применение отдельных пунктов.
«Мне кажется, что в таком формальном юридическом плане говорить о государственном регулировании, государственной политике в отношении НРД даже не корректно»
Вместе с тем, по мнению эксперта, правоприменительная практика в России отличается от того, что определяет законодательная база. То есть применение одних и тех же законодательных положений неодинаково в отношении представителей разных религий. Кроме того, тревожными кажутся общие тенденции, которые прослеживаются из года в год в законотворчестве.
«Принятый так называемый «закон Яровой», очевидно это тенденция ограничений и запретительных, репрессивных мер в религиозной сфере. Религиозная сфера вообще парадоксальна и удивительна. Запреты здесь не всегда ведут к уменьшению численности последователей, даже наоборот— к их увеличению. Вот, например, я для себя определила рубеж после запрета деятельности Свидетелей Иеговы[1] в России. Мы живем в новой реальности после того, как запретили у нас деятельность целой организации. Мы, исследователи, проводили полевые исследования — не масштабные, конечно, не грандиозные, но фиксировали определенный всплеск интереса к этой организации. Это нормальная экзистенциальная ситуация, когда что-то запрещают и возникает интерес, особенно в молодежной среде. И, к сожалению, это наводит на размышления о последствиях ограничительно-запретительной тенденции. Она приводит к тому, что в нашем обществе теперь говорить о Боге стало опасно»
[1] С 16 августа 2017 года «Управленческий центр Свидетелей Иеговы в России» и 395 входящих в его структуру местных религиозных организаций включены Министерством юстиции России в перечень организаций, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности по основаниям, предусмотренным Федеральным законом «О противодействии экстремистской деятельности»
В качестве примера ограничительно-запретительных мер эксперт привела ужесточение осуществления миссионерской деятельности. Она регулируется статьей 24.1 и 24.2 Федерального закона N 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях». Татьяна Пронина обращает внимание, что жесткий контроль миссионерской деятельности религиозных организаций уже сейчас имеет определенные последствия, которые вполне могут быть побочным и неожиданным эффектом.
«Ряд сообществ, которые мы может быть тоже отнесем к новым, ново-протестантские церкви, возникшие не так давно в России, они в результате извлекли из этого для себя пользу. Когда миссионерская деятельность оказалась ограниченной в привычных для нее формах (нужны удостоверения, разрешения и так далее), они[организации — прим. автора] переключились на привычную для них социальную работу, помогать обездоленным, десоциализированным людям, нуждающимся в адаптации. И оказалось, что социальная работа — это прекрасная форма евангелизации или миссионерства. Ведь если тебе помогли, ты придешь к этим людям. И если ты услышишь там «слово о Боге», то ты останешься у них, а не у тех, кто это просто декларирует. Ты останешься с теми, кто тебе действительно, реально помог. Вот видите, как парадоксально! Думали ли об этом наши законотворцы? Нет, конечно»
Получается, что сегодня проблемы громоздятся на проблемах, а осуществляемые действия не ведут к их решению, но зачастую порождают новые. По мнению экспертов, такая тенденция, в частности, связана с некомпетентностью кадров. При этом речь не идет о том, что должны быть отдельные религиоведы-судьи, религиоведы-прокуроры и так далее (хотя это бы решило очень много проблем). Речь идет о базовых знаниях, которые сегодня в том числе предоставляются в рамках общих курсов при получении высшего образования. Однако на них не обращают должного внимания, предполагая, что они не несут практической пользы.
«Дело в том, что с правоприменением у нас все сложно. Есть законы, да, но вопрос в том, как они применяются на практике. Я вспомнила свое участие в судах. К сожалению, нужно констатировать наличие вопиющей некомпетентности. И это действительно так. У меня был опыт в суде, когда я 40 минут читала лекцию, чтобы судья просто поняла, о чем идет речь. Или же меня вызывали в суд в качестве эксперта, чтобы опять же объяснить судье, могут ли люди использовать конкретное наименование, определенное понятие, наименование в своей организации. В частности, речь шла о том, могут ли представители Общества сознания Кришны наименоваться «вайшнавами». Соответственно, если человек не компетентен, то какие он выносит решения? Манипуляции СМИ, пропаганда расхожих стереотипов, к сожалению, чиновники и правоохранители руководствуются в данном случае этим»
Таким образом, мы видим, что, при отсутствии государственного регулирования работы новых религиозных движений на правовом уровне, существует некое направление государственной политики в отношении НРД. Вместе с тем, существующая госполитика кажется скорее сумбурно-оборонительной, чем стратегически-организационной, и к этому добавляется вопрос компетентности. Поэтому возникает следующий вопрос: насколько государство могло быть спровоцировано на осуществляемые действия, а главное, что могло стать катализатором карательных акций? С другой стороны, понимая всю безграничность религиозного многообразия в России, необходимо допустить, что корни проблемы НРД уходят гораздо глубже. В частности, необходимо говорить о потребности в духовном поиске. В этом случае катализатором может выступить даже любой россиянин, который просто столкнулся с кризисом идентичности и попал «в лапы кровожадных сектантов».
«Недавно мне попалось одно интервью, их сейчас очень много. В нем известный эксперт говорил о том, что сейчас количество НРД больше, чем в 90-егг. Я не готова согласиться с тем, что сейчас новых религиозных движений (или как сказал бы В.А. Мартинович — сект) даже больше, чем в 90-ые годы. Мне кажется, что все-таки в 90-ые годы, когда мы каждый день куда-то ходили, с кем-то знакомились, к нам приходили, в чем-то участвовали, был просто самый настоящий бум и местных инициатив, каких-то духовно-религиозных проповедников и приезжавших к нам из-за рубежа. Сейчас я не вижу такого роста. Сегодня кроме Свидетелей Иеговы, саентологов, Церкви Виссариона (в последнее время) больше в медийной повестке ничего и нет. Думаю, что не стоит преувеличивать масштабы распространения последователей новых религиозных идей и течений в нашем обществе»
В качестве примера эксперт привела исследуемые ею много лет протестантские церкви. В частности, в данном направлении проводились полевые исследования, когда посещались собрания, различные мероприятия, проходили знакомства с рядовыми верующими, с лидерами, с помощниками пасторов, с женским служением и так далее. Пронина отметила существующую динамику роста общин: численности последователей, участников, численности членов конкретных общин. Вопрос в том, за счет чего происходит этот рост.
«Они не переманивают православных. Нет, они привлекают последователей из числа людей, отошедших от религии. Важный для них контингент— это как раз дезадаптированные, десоциализированные люди, которым они помогают, это люди, нуждающиеся в реабилитации. Я также обратила внимание на то, что другой важный для них контингент — это студенты. Студенты, приезжающие из-за рубежа, например, африканцы, которые начинают ходить в их церкви. Мы же не видим их по 50, по 70 человек в православном храме. А приходя на их [протестантских общин — прим.автора] собрания, мы видим этих студентов там. Общины адаптируются под этот контингент. Например, они делают одно богослужение в неделю на английском, подготавливают какого-то лидера из среды только что пришедших. Ребятам такие практики богослужения близки, таким образом общины могут увеличиваться. Я наблюдала, например, когда община увеличивалась с 50 до 150 человек. Для малочисленных общин это много. Вот по этим данным мы можем говорить о росте, но все равно показатели не переваливают за 2% от населения нашей страны»
Таким образом, по мнению эксперта, сегодня зачастую происходит преувеличение массовой российской религиозности. А именно преувеличение того контингента людей, которые идентифицируют себя в качестве верующих, в качестве последователей так называемых традиционных для России религий (например, православие и ислам). Однако не берется в расчет, что в массовом порядке религиозность носит декларируемый формальный характер, который не находит подтверждения в религиозных практиках, на уровне убеждений, в мотивации поступков, в выборе социальных практик.
«Мы как исследователи видим это в религиозных практиках. Религия для людей остается на уровне культурного артефакта. Это все вместе говорит нам о том, что наше общество, секуляризировано, а о масштабах религиозности вообще говорить очень сложно»
Сегодня также нельзя говорить и о кризисе идентичности вне контекста. Это связано в первую очередь с тем, что кризис связан с неким травматическим событием. Для современной России это был распад Советского Союза.
«Рухнула тотальная идеология, образовался своеобразный вакуум. Люди вдруг поняли, что все, что они считали хорошим, прекрасным, нравственным, оказалось плохим. Психофизиологическая организация человека такова, что, чтобы вернуться к нормальному существованию, он будет наполнять образовавшийся вакуум каким-то новым содержанием, выстраивать новую идентичность. На тот момент ситуация сложилась так, что одним из наиболее приемлемых для россиян духовным ресурсом оказалась религия. Вот это был кризисный период, из которого мы вышли таким образом. Если в советский период опросы показывали 20% верующих (здесь нужно сделать поправку на ограниченность исследования в тот период), то уже в 90-е годы мы имели 80%»
Из этого следует, что сегодня внимание россиян к новым религиозным движения не обусловлено кризисом идентичности, но формированием этой самой идентичности. В частности, эксперт обращает внимание на то, что в любом обществе есть процент людей, которых традиционное и привычное не устраивает по определению. Они всегда стремятся к чему-то новому. Поэтому возникает вопрос о понимании и разделении понятий «духовность» и «религиозность».
«Я идентифицирую таких людей как духовных искателей. Сегодня они могут практиковать йогу, завтра пойти и поставить свечку в православном храме, послезавтра пойти изучать индийскую философию. Это особенность сознания современного человека. Оно синкретично. Сегодня оно формируется зачастую из самых разных ресурсов, которые заимствуются их из самых разных сфер. В этой ситуации человек руководствуется тем, что кажется приемлемым именно ему. Однако не стоит преувеличивать: людей, готовых отказаться от религиозной и культурной преемственности (традиции) в пользу новых идей, сегодня не так уж много. Потому сегодня нельзя говорить о кризисе. Это просто формирование идентичности современного человека. Ему все интересно.
В то же самое время, понимая имеющийся и возможно растущий интерес рядового россиянина к духовному поиску, нельзя забывать и о государстве, которое хочет контролировать общество, стремясь не допустить хаоса и анархии. В этой связи появляется логичный вопрос: насколько сегодня можно говорить о государственном воздействии с целью которого может быть сужение религиозного многообразия до нужного самому государство уровня?
«Сегодня не принято говорить о конкуренции в контексте религиозного многообразия, потому как представителями религий термин «конкуренция» воспринимается как конфликт. Но я думаю, что конкуренция существует и никуда нам от нее не деться, поскольку мы живем в ситуации мировоззренческого плюрализма. Банально, но это закреплено конституционными статьями: у нас светское государство, допускающее мировоззренческий плюрализм. Поэтому у нас нет религиозного принуждения. Сегодня мы не можем принудить человека, как несколько веков назад, к определенному вероисповеданию, используя государственные или другие властные ресурсы. Сегодня человек выбирает то, что ему кажется приемлемым. Церковь последнего завета — яркий тому пример. Среди ее последователей много интеллигенции, и гуманитарной, и технической. Такая модель жизни, выстраивание своеобразного уникального типа коммунитарной общины, синкретическая система представлений — это то, что отвечало их чаяниям. И это действительно так — конкуренция существует. Затронутый вопрос не прост. Возможность в сегодняшней ситуации использовать властный административный ресурс для того, чтобы в этой конкуренции отстаивать свои интересы — я думаю, что да, она присутствует»
Также эксперт обратила внимание на следующий момент. Очевидно, что сегодня возможностью активного использования административного ресурса располагают определенные религиозные организации – прежде всего, РПЦ. При этом нужно понимать, что человеческий ресурс все-таки очень важен для религии, а значит любая религия должна ориентироваться на запросы современного человека и должна уметь с ним говорить. Вместе с тем современное российское общество после советского периода, когда оно было предельно секуляризировано, на данном этапе пережило определенное религиозное возрождение.
«Но эта декларируемая формальная религиозность не получила возможности в какой-то мере перейти или перерасти в реальную религиозность именно благодаря, в том числе, законодательным инициативам. Потому что, религия оказалась по определению под подозрением, участие в ней, общение на религиозные темы, обсуждение религиозных тем может быть сопряжено с опасностью. Результат на лицо: в обществе в итоге сформировалось индифферентно-подозрительное отношение к религии»
Параллельно бурным событиям в сфере новой религиозности, в правовом поле происходят изменения или попытки изменения Важно, что на происходящее НРД не реагируют. Зато активно реагируют представители традиционных религий. Речь, конечно, идет о поправках в Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», где помимо прочего предлагается ввести обязательную переаттестацию для священнослужителей и лиц из числа «персонала религиозных организаций», которые получили образование в зарубежных духовных образовательных организациях. Рассматривая поправки в контексте вызванного в религиозной среде негатива, молчания представителей НРД и продолжающегося информационного шума, возникает вопрос, насколько закон в обновленном виде может повлиять на зарегистрированные НРД.
«Это действительно важный вопрос. Я более 20 лет работаю в образовательной среде и постоянно сталкиваюсь с необходимостью прохождения аттестаций, аккредитаций и так далее. Поэтому в аттестации как таковой я не вижу ничего страшного. Но, к сожалению, наша система управления образованием страдает от излишней бюрократизации. Процесс аттестации зачастую профанируется. В этой связи в вопросе аттестации духовенства у меня двойственная позиция. С одной стороны, в этом ничего плохого нет. Если рассмотреть пример дефицита образовательных учреждений для подготовки духовенства (их недостаточно и сейчас), многие представители той или иной религии получали подготовку в зарубежных учебных заведениях. Поэтому пройти какие-то курсы в российских учебных заведениях, получить диплом о повышении квалификации может быть не такой плохой идеей. Другое дело — система религиозного образования должна развиваться соответствующим образом, а в этой сфере как раз существуют проблемы. Что мы видим? Лишается лицензии московский Исламский институт, Евангелическо-лютеранская семинария, и это не единичные случаи. Эта тенденция не будет способствовать идеям религиозного просвещения в религиозных сообществах. Для государства лучше, если оно поддерживает религиозные учебные заведения, а не закрывает их.»
Также эксперт добавила, что поддержка поправок Русской православной церковью связана в первую очередь с тем, что у данного религиозного направления меньше всего проблем в образовательной сфере и подготовке духовенства. Вместе с тем эксперт обратила внимание на то, что религиозные образовательные учреждения должны активно сотрудничать со светскими университетами
«Например, исламские институты могли бы приглашать из университетов исламоведов, арабистов. Христианские академии и семинарии, как это уже происходит, приглашают филологов, историков, чтобы их выпускники получали разностороннее образование и были готовы к диалогу с современным человеком и представителями иных религиозных традиций»
Одновременно с этим и молчание представителей НРД в отношении поправок также объяснимо. По мнению эксперта, инициативы регулирования религиозной сферы должны исходить от самих религиозных групп. Однако на данном этапе тесное и публичное взаимодействие с государством налажены у крупных религиозных групп. Все остальные организации находятся в состоянии терпимых.
«Важно, чтобы они рассказывали о себе, своих проблемах, высказывали свое отношение. Они же действуют по принципу «нас не трогают, и хорошо, промолчим». Но если не тронут сегодня, могут тронуть завтра. Такие религиозные организации часто очень разобщены вместо того, чтобы консолидироваться и отстаивать общие интересы. Все это связано с общими проблемами развития гражданского общества, которого в нашей стране почти нет. Нет крепких горизонтальных связей на местах»
Таким образом, мы видим, что ситуация не является тупиковой и из нее есть выход. Его или их просто нужно найти. Вопрос только в том насколько сегодня государство и религиозные организации готовы поменять формат взаимодействия и наравне идти к решению проблем, развитию диалога и преодолению конфликтов. Это сложная и неоднозначная проблема, но шансы на ее решение есть.
Автор: Марина Малафеева