«Среди разнообразных последователей нового язычества есть те, кто проявляет себя резко и радикально. Напомню, что радикализм — это не преступление. Но в некоторых случаях он может переходить границы закона, и тогда такие деяния превращаются в экстремизм. Если рассматривать новое язычество как некую субкультуру или контркультуру, противостоящую доминирующей культуре, то такое противопоставление наблюдается в нём достаточно часто. В одних случаях оно проявляется в нейтральном или пренебрежительном отношении к другим религиям, в другом — это протест, попытка отстоять свои права, интересы, экологию, даже соседний сквер, в котором собираются построить храм. Так формируется конфликт, который может выйти в сферу национализма, где он приобретет яркость и экстремистский характер. Также он может выйти в правозащитную сферу, где люди просто пытаются отстоять свои права и интересы. Однако тем, кто отождествляет себя с доминирующей культурой и религией, это может не понравиться, и тогда такие действия через суд могут быть квалифицированы как экстремизм. Итак, мы наблюдаем субкультурный феномен (который неконфликтен), контркультурный (потенциально конфликтный), а также девиантное и делинквентное (противоправное) поведение, мотивированное религиозными идеями. Поэтому получается, что некоторые предпочитают язычество, в котором есть элементы национализма, а другие (и это уже совсем другая история) — националисты, радикалы — берут языческую идеологию, чтобы обосновать свое поведение. Это две совершенно разные вещи, но и там, и там есть религиозный и политический компоненты»